Неточные совпадения
Стародум (берет у Правдина табак). Как ни с чем? Табакерке цена пятьсот рублев. Пришли к купцу двое. Один, заплатя деньги, принес домой табакерку. Другой пришел домой без табакерки. И ты думаешь, что другой пришел домой ни с чем? Ошибаешься. Он принес назад свои пятьсот рублев целы.
Я отошел от двора без деревень, без ленты, без чинов, да мое принес домой неповрежденно, мою душу, мою честь, мои правилы.
—
Я только хотел передать письмо матушки. Отвечай ей и не расстраивайся пред ездой. Bonne chance, — прибавил он улыбаясь и
отошел от него.
— Однако надо написать Алексею, — и Бетси села за стол, написала несколько строк, вложила в конверт. —
Я пишу, чтоб он приехал обедать. У
меня одна дама к обеду остается без мужчины. Посмотрите, убедительно ли? Виновата,
я на минутку вас оставлю. Вы, пожалуйста, запечатайте и
отошлите, — сказала она
от двери, — а
мне надо сделать распоряжения.
― Ну, что же золотое время терять.
Я иду в инфернальную, ― сказал полковник и
отошел от стола.
— Еще этот, подле ветки, — указала она маленькой Маше маленькую сыроежку, перерезанную поперек своей упругой розовой шляпки сухою травинкой, из-под которой она выдиралась. Она встала, когда Маша, разломив на две белые половинки, подняла сыроежку. — Это
мне детство напоминает, — прибавила она,
отходя от детей рядом с Сергеем Ивановичем.
— Со всеми его недостатками нельзя не отдать ему справедливости, — сказала княгиня Сергею Ивановичу, как только Облонский
отошел от них. — Вот именно вполне Русская, Славянская натура! Только
я боюсь, что Вронскому будет неприятно его видеть. Как ни говорите,
меня трогает судьба этого человека. Поговорите с ним дорогой, — сказала княгиня.
Я отошел подальше и украдкой стал наблюдать за ней: она отвернулась
от своего собеседника и зевнула два раза.
В это время дамы
отошли от колодца и поравнялись с нами. Грушницкий успел принять драматическую позу с помощью костыля и громко отвечал
мне по-французски...
Княгиня на
меня смотрит очень нежно и не
отходит от дочери… плохо!
Когда она
от нас
отошла, тогда
я шепнул Григорию Александровичу: «Ну что, какова?» — «Прелесть! — отвечал он. — А как ее зовут?» — «Ее зовут Бэлою», — отвечал
я.
— Уж ты, брат, ты, ты…
я не
отойду от тебя, пока не узнаю, зачем ты покупал мертвые души.
Не
отходи от нее все время;
я оставил ее в тревоге, которую она вряд ли перенесет: она или умрет, или сойдет с ума.
Карандышев (
отходя от Кнурова к Вожеватову).
Я желаю, чтоб Ларису Дмитриевну окружали только избранные люди.
Марья Ивановна
от меня не
отходила.
Тоска взяла
меня;
я отошел от окошка и лег спать без ужина, несмотря на увещания Савельича, который повторял с сокрушением: «Господи владыко! ничего кушать не изволит!
«Мастеровой революции — это скромно. Может быть, он и неумный, но — честный. Если вы не способны жить, как
я, —
отойдите в сторону, сказал он. Хорошо сказал о революционерах
от скуки и прочих. Такие особенно заслуживают, чтоб на них крикнули: да что вы озорничаете? Николай Первый крикнул это из пушек, жестоко, но — это самозащита. Каждый человек имеет право на самозащиту. Козлов — прав…»
— Да, — сказал Клим,
отходя от него. «Что это
я, зачем?» — подумал он.
— Будет вашей женой, Иван Иванович, — сказала Татьяна Марковна, бледная
от волнения, — если… то забудется,
отойдет… (Он сделал нетерпеливый, отчаянный жест…) если этот обрыв вы не считаете бездной…
Я поняла теперь только, как вы ее любите…
— Весь вечер, всю ночь;
я не
отойду от тебя, пока…
— Мы высказались… отдаю решение в ваши руки! — проговорил глухо Марк,
отойдя на другую сторону беседки и следя оттуда пристально за нею. —
Я вас не обману даже теперь, в эту решительную минуту, когда у
меня голова идет кругом… Нет, не могу — слышите, Вера, бессрочной любви не обещаю, потому что не верю ей и не требую ее и
от вас, венчаться с вами не пойду. Но люблю вас теперь больше всего на свете!.. И если вы после всего этого, что говорю вам, — кинетесь ко
мне… значит, вы любите
меня и хотите быть моей…
— Молчите вы с своим моционом! — добродушно крикнула на него Татьяна Марковна. —
Я ждала его две недели,
от окна не
отходила, сколько обедов пропадало! Сегодня наготовили, вдруг приехал и пропал! На что похоже? И что скажут люди: обедал у чужих — лапшу да кашу: как будто бабушке нечем накормить.
Проснулся
я наутро поздно, а спал необыкновенно крепко и без снов, о чем припоминаю с удивлением, так что, проснувшись, почувствовал себя опять необыкновенно бодрым нравственно, точно и не было всего вчерашнего дня. К маме
я положил не заезжать, а прямо отправиться в кладбищенскую церковь, с тем чтобы потом, после церемонии, возвратясь в мамину квартиру, не
отходить уже
от нее во весь день.
Я твердо был уверен, что во всяком случае встречу его сегодня у мамы, рано ли, поздно ли — но непременно.
А
я в этот микроскоп, еще тридцать пять лет перед тем, смотрел у Александра Владимировича Малгасова, господина нашего, дядюшки Андрея Петровичева по матери,
от которого вотчина и
отошла потом, по смерти его, к Андрею Петровичу.
Я сказал, что
отошлю свой, в подарок
от нее, русским женщинам.
Помню еще теперь минуту комического страха, которую
я испытал, впрочем, напрасно, когда,
отойдя на шкуне с версту
от фрегата, мы стали на мель в устье Амурского лимана.
«Этот протоиереев сын сейчас станет
мне «ты» говорить», подумал Нехлюдов и, выразив на своем лице такую печаль, которая была бы естественна только, если бы он сейчас узнал о смерти всех родных,
отошел от него и приблизился к группе, образовавшейся около бритого высокого, представительного господина, что-то оживленно рассказывавшего.
— Пора знать, — сказал фельдшер, для чего-то закрывая раскрытую грудь мертвеца. — Да
я пошлю за Матвей Иванычем, пускай посмотрит. Петров, сходи, — сказал фельдшер и
отошел от мертвеца.
А так как начальство его было тут же, то тут же и прочел бумагу вслух всем собравшимся, а в ней полное описание всего преступления во всей подробности: «Как изверга себя извергаю из среды людей, Бог посетил
меня, — заключил бумагу, — пострадать хочу!» Тут же вынес и выложил на стол все, чем мнил доказать свое преступление и что четырнадцать лет сохранял: золотые вещи убитой, которые похитил, думая отвлечь
от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые с шеи, — в медальоне портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней с извещением о скором прибытии и ответ ее на сие письмо, который начала и не дописала, оставила на столе, чтобы завтра
отослать на почту.
Он выставит его только, может быть, завтра или даже через несколько дней, приискав момент, в который сам же крикнет нам: «Видите,
я сам отрицал Смердякова больше, чем вы, вы сами это помните, но теперь и
я убедился: это он убил, и как же не он!» А пока он впадает с нами в мрачное и раздражительное отрицание, нетерпение и гнев подсказывают ему, однако, самое неумелое и неправдоподобное объяснение о том, как он глядел отцу в окно и как он почтительно
отошел от окна.
Отойдя от бивака километра четыре,
я нашел маленькую тропинку и пошел по ней к лесу. Скоро
я заметил, что ветки деревьев стали хлестать
меня по лицу. Наученный опытом,
я понял, что тропа эта зверовая, и, опасаясь, как бы она не завела
меня куда-нибудь далеко в сторону, бросил ее и пошел целиной. Здесь
я долго бродил по оврагам, но ничего не нашел.
Стрелки принялись таскать дрова, а солон пошел в лес за сошками для палатки. Через минуту
я увидел его бегущим назад.
Отойдя от скалы шагов сто, он остановился и посмотрел наверх, потом отбежал еще немного и, возвратившись на бивак, что-то тревожно стал рассказывать Дерсу. Гольд тоже посмотрел на скалу, плюнул и бросил топор на землю.
Стрелок объяснил
мне, что надо идти по тропе до тех пор, пока справа
я не увижу свет. Это и есть огонь Дерсу. Шагов триста
я прошел в указанном направлении и ничего не увидел.
Я хотел уже было повернуть назад, как вдруг сквозь туман в стороне действительно заметил отблеск костра. Не успел
я отойти от тропы и пятидесяти шагов, как туман вдруг рассеялся.
Наконец узкая и скалистая часть долины была пройдена. Горы как будто стали
отходить в стороны.
Я обрадовался, полагая, что море недалеко, но Дерсу указал на какую-то птицу, которая, по его словам, живет только в глухих лесах, вдали
от моря. В справедливости его доводов
я сейчас же убедился. Опять пошли броды, и чем дальше, тем глубже. Раза два мы разжигали костры, главным образом для того, чтобы погреться.
Я отошел от него, присел на лавку.
Не успел
я отойти двух верст, как уже полились кругом
меня по широкому мокрому лугу, и спереди по зазеленевшимся холмам,
от лесу до лесу, и сзади по длинной пыльной дороге, по сверкающим, обагренным кустам, и по реке, стыдливо синевшей из-под редеющего тумана, — полились сперва алые, потом красные, золотые потоки молодого, горячего света…
Хоть бы то взять: иной здоровый человек очень легко согрешить может; а
от меня сам грех
отошел.
Я отошел от бивака не более полкилометра, но уже успел вспугнуть двух козуль и кабана. Здесь так много зверя, что получалось впечатление заповедника, где животные собраны в одно место и ходят на свободе.
До сумерек было еще далеко.
Я взял свою винтовку и пошел осматривать окрестности.
Отойдя от бивака с километр,
я сел на пень и стал слушать. В часы сумерек пернатое население тайги всегда выказывает больше жизни, чем днем. Мелкие птицы взбирались на верхушки деревьев, чтобы взглянуть оттуда на угасающее светило и послать ему последнее прости.
Отойдя немного
от фанзы,
я сел на камень и стал слушать.
Запасшись такими рожками, мы с Дерсу отправились в лес и,
отойдя от бивака с километр, разошлись в разные стороны. Выбрав место, где заросли были не так густы,
я сел на пень и стал ждать.
Тогда
я понял, что он
меня боится. Он никак не мог допустить, что
я мог быть один, и думал, что поблизости много людей.
Я знал, что если
я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь дерево, за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но
я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если
я выстрелю, то совершу убийство.
Я отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя одежда. У
меня отлегло
от сердца.
— Какие оскорбительные вещи для мужчин ты говоришь, и ведь это больше ты говоришь, Верочка, чем
я:
мне это обидно. Хорошо, что время, которое мы с тобою предсказываем, еще так далеко. А то бы
я совершенно отказался
от своего мнения, чтобы не
отходить на второй план. Впрочем, Верочка, ведь это только вероятность, наука еще не собрала столько сведений, чтобы решить вопрос положительным образом.
— Нет, как же,
я знаю очень много. Вы были служанкою, — в последнее время у актрисы N.; когда она вышла замуж, вы
отошли от нее; чтоб уйти
от отца ее мужа, поступили в магазин N., из которого перешли к нам;
я знаю это со всеми подробностями.
— Простите, — сказал Дубровский, —
меня зовут, минута может погубить
меня. — Он
отошел, Марья Кириловна стояла неподвижно, Дубровский воротился и снова взял ее руку. — Если когда-нибудь, — сказал он ей нежным и трогательным голосом, — если когда-нибудь несчастие вас постигнет и вы ни
от кого не будете ждать ни помощи, ни покровительства, в таком случае обещаетесь ли вы прибегнуть ко
мне, требовать
от меня всего — для вашего спасения? Обещаетесь ли вы не отвергнуть моей преданности?
День был жаркий. Преосвященный Парфений принял
меня в саду. Он сидел под большой тенистой липой, сняв клобук и распустив свои седые волосы. Перед ним стоял без шляпы, на самом солнце, статный плешивый протопоп и читал вслух какую-то бумагу; лицо его было багрово, и крупные капли пота выступали на лбу, он щурился
от ослепительной белизны бумаги, освещенной солнцем, — и ни он не смел подвинуться, ни архиерей ему не говорил, чтоб он
отошел.
Зависимость моя
от него была велика. Стоило ему написать какой-нибудь вздор министру,
меня отослали бы куда-нибудь в Иркутск. Да и зачем писать? Он имел право перевести в какой-нибудь дикий город Кай или Царево-Санчурск без всяких сообщений, без всяких ресурсов. Тюфяев отправил в Глазов одного молодого поляка за то, что дамы предпочитали танцевать с ним мазурку, а не с его превосходительством.
Впоследствии
я отошел от Шопенгауера, но что-то шопенгауеровское во
мне осталось.
Я совершенно
отошел от политики и посвятил себя борьбе за дух и за изменение сознания интеллигенции.
Но в это время
я уже очень
отошел от кантианства.
Раз в пьесе, полученной
от него, письмо попалось: писал он сам автору, что пьеса поставлена быть не может по независящим обстоятельствам. Конечно, зачем чужую ставить, когда своя есть! Через два дня
я эту пьесу перелицевал, через месяц играли ее, а фарс с найденным письмом
отослали автору обратно в тот же день, когда
я возвратил его.